Как этично называть людей, живущих на улице, людей с психическими заболеваниями, а также тех, у кого был диагностирован синдром Дауна, "Газете.Ru" рассказали представители благотворительных организаций.
"В восприятии общества "бомж" — это не просто человек без жилья, а обязательно "грязный", "вонючий", "алкаш"
Дарья Амосова, PR-специалист благотворительной организации помощи бездомным "Ночлежка", напомнила, что ни в одном российском законе понятия БОМЖ нет.
"Эта аббревиатура ("без определенного места жительства") пришла из СССР: так в протоколах советской милиции называли лиц "без определенного места жительства". "Бомжом" мог быть и уличный артист, и человек, живущий не по прописке, и "тунеядец". Сегодня слово "бомж" потеряло первоначальный смысл и обросло негативом.
В восприятии общества "бомж" — это не просто человек без жилья, а обязательно "грязный", "вонючий", "алкаш". "Выглядеть как бомж" — значит плохо пахнуть, ходить в рваной одежде. Такие люди есть, но множество бездомных "невидимо" для глаз. Даже тексты о бездомных иллюстрируют изображениями неаккуратных стариков в рваной одежде.
Но бездомные в большинстве своем не отличаются внешне от "обычных" прохожих. Первые месяцы на улице человек тщательно следит за чистотой, чтобы его как раз не приняли за "бомжа".
На автобусной остановке вы и не поймете, что сидящий рядом мужчина сегодня будет здесь спать. Бездомные — это люди, и они хотят выглядеть хорошо. Например, в "Ночлежке" мы выдаем чистую качественную одежду, которую приносят жертвователи и волонтеры. Клиенты сами выбирают фасон и цвет", — рассказала Амосова. Она добавила, что многие считают, будто быть "бомжом" и жить в "бомжатнике" — это выбор, последствие решений человека, но это не так.
"Никто не мечтает в детстве стать бездомным. За редким исключением все предпочтут провести ночь в комфортном жилье с кроватью, душем и розетками, а не на картонке. При застройке города нужно учитывать приюты и ночлежки, ведь бездомные живут не только у вокзалов, а в каждом районе. Пока приютов нет, люди вынуждены ютиться в опасном жилье без воды и электричества. Это не выбор — это вынужденные условия. Расшифровка БОМЖ не имеет смысла в современной России. Считать ли "бомжами" людей, которые не имеют собственной квартиры и снимают жилье?
Людей, которые работают в соседнем городе без временной регистрации? Часть бездомных владеет недвижимостью, но живет на улице. Мужчину обманули при застройке и не выдали ключи. Женщина сбежала от мужа-тирана. Бабушку выселила из дома собственная внучка. Это все реальные истории наших клиентов: дом есть, а идти некуда", — объяснила Амосова. Она добавила, что слово "бомж" и его производные укрепляют стереотипы о бездомности. "Быть "бомжом" — стыдно. Из-за этого человек, попавший на улицу, предпочтет молча выбираться сам, нежели обратиться за помощью. Самостоятельный путь занимает годы и может не закончиться никогда. Специалисты из благотворительных организаций решают ту же проблему быстрей.
Как говорить правильно? "Бездомный" — для тех, кто живет на улице. "Человек, попавший в беду/трудную ситуацию" — когда жилье есть, но жить там по разным причинам невозможно. Лучше уточнять: человек, потерявший паспорт, живущий в непригодном жилье, в ситуации домашнего насилия и т.д.", — посоветовала она. Амосова добавила, что важно не зацикливаться на ярлыке, ведь бездомность — это временное состояние. Человек может жить на улице и выбраться с нее. "Бездомность не определяет всю жизнь человека — успешные истории наших клиентов это подтверждают", — подытожила представитель "Ночлежки".
"Говоря, что они "солнечные", мы только загоняем их под образец, которому они должны соответствовать"
Как правильно называть людей с синдромом Дауна? Евгения Кинтушева, пиар-менеджер благотворительного фонда "Синдром любви", который работает в тандеме с фондом "Даунсайд Ап", не считает удачными формулировки "дауненок" по отношению к ребенку с синдромом или "даун" по отношению к взрослому.
"Формулировка "даунята" не несет в себе негативного окраса, с другой стороны, если часто употреблять это слово, то общество так и будет называть людей с синдромом Дауна.
Это равнозначно тому, что человека, у которого косоглазие, называть "косой", или хромающего человека — "хромой". Естественно, это неприятно слышать.
Называя человека с синдромом Дауна "даун", мы подчеркиваем наличие синдрома как главной его характеристики. С точки зрения этических норм правильнее говорить "человек с синдромом Дауна" и недопустимо использовать слово "даун" в унизительном и пренебрежительном смысле, например, "ты даун что ли, простых вещей понять не можешь", — считает Евгения.
Юлия Лентьева, руководитель направления по сопровождению школьников, подростков и молодых людей с синдромом Дауна благотворительного фонда "Даунсайд Ап", отметила, что выражение "солнечные люди" тоже нельзя назвать удачным.
"Распространен миф, что у людей с синдромом Дауна нет гена зла, они не могут обижаться, злиться, а всегда только лишь добрые, улыбчивые и готовые обниматься со всеми. Это все не более, чем стереотипы. Люди с синдромом Дауна очень разные, у них бывает плохое настроение, они могут злиться, обижаться, ссориться, ругаться, кто-то из них по жизни достаточно замкнутый и в принципе не особо любит других людей.
Говоря, что они солнечные, мы только загоняем их под определенный образец, которому они должны соответствовать, а важно принимать их такими, какие они есть.
Приукрашивать реальность нет необходимости, в синдроме Дауна нет ничего страшного, и чем раньше мы станем везде использовать просто факты, без попытки их приукрасить, тем быстрее начнем принимать людей с синдромом Дауна на равных", — полагает Лентьева.
Она добавила, что формулировка "даун" даже без негатива, просто для упрощения, формирует наше сознание.
"При этом сами люди с синдромом Дауна понимают словесные различия в том, как их называют, и в том, как используют формулировки. Например, женщина с синдромом Дауна, которая работает у нас в фонде, рассказывала, как ехала в трамвае, и подростки сзади обзывали друг друга разными словами, в том числе и словом "даун". Она очень расстроилась и плакала после этого — слышать это именно как оскорбление очень неприятно", — добавила Лентьева.
Она посоветовала вообще не делать акцент на синдроме, если в этом нет необходимости: "Если мы просто общаемся с человеком с синдромом Дауна, то, конечно, будет странно приветствовать его словами "О, Маша, привет, у тебя синдром Дауна, я знаю!" Если же идет разговор именно о какой-то специальной помощи, которая необходима человеку или о его особенностях, то говорить нужно корректно, уточняя, что это "человек с синдромом Дауна".
"Когда ты про человека говоришь, что у него психические расстройства, это звучит грубо"
Анна Битова, председатель правления Центра лечебной педагогики "Особое детство", считает, что толерантность — вопрос сложный.
"Я как-то была на большой конференции по инклюзии. Готовилась к выступлению, советовалась с американскими коллегами, как назвать детей, о которых я собиралась говорить. Предложила "children with disabilities" ("дети с нарушениями"). Нет, говорят коллеги, так сейчас говорить нетолерантно. "Children with special needs" ("дети с особыми потребностями") они тоже отвергли. И сами предложили "children with special rights" ("дети с особыми правами").
Тут уже возмутилась я и сказала, что права у всех одни. Права у всех одинаковы, а потребности разные.
Хорошо ли говорить "ментальные нарушения"? Я считаю, что нет. У нас в законодательстве терминология только одна: люди с психическими расстройствами. Но действительно, когда ты про человека говоришь, что у него психические расстройства, это звучит грубо. И родители детей с такими диагнозами, и взрослые люди с психическими расстройствами не хотят, чтобы их так называли. Соответственно, стали искать облегченный вариант. Я обычно говорю "с психическими нарушениями", — рассказала Битова.
Она уточнила, что словосочетание "ментальные нарушения" можно трактовать по-разному: "В Германии, например, есть два слова: одно описывает людей с психическими заболеваниями (шизофрения, психозы), другое указывает только на умственные нарушения. А у нас не понятно, что имеется в виду. Поэтому я в основном стараюсь вымарывать из наших письменных высказываний "ментальные нарушения". Но в устной речи с этим уже ничего не сделаешь".
По мнению Битовой, "человек с умственной отсталостью" говорить можно.
"Не очень приятная формулировка, но она зафиксирована законодательно и пишется в медицинских документах. Когда мы говорим "интеллектуальные нарушения", мы просто пытаемся сказать то же самое полегче. Но я этот термин очень не люблю. Кто от чего отстал, куда мы бежим, где эта норма и что такое норма?
Например, у людей, которые живут в интернатах, при тестах на интеллект обычно получается достаточно низкий балл, потому что у них очень низкий уровень осведомленности об окружающей жизни. Хотя интеллектуально, на мой взгляд, многие из них вполне могут справляться с жизнью. А при такой голой оценке навыков и знаний они, конечно, проигрывают. И что такое интеллект? Это возможность понять что-то или это запас знаний и представлений? Тоже очень сложный вопрос", — объяснила Битова.
Специалист также высказалась по поводу выражения "особый ребенок": "Это выражение вошло в обиход на моем веку, сначала робко, потом его подхватили. Особый ребенок — это фигура речи, это не термин. Она описывает ребенка, чье состояние отличается от нормы. Отмечу, что не стоит говорить "нормальный", правильно — "нормотипичный".
Английский аналог этого образа — "special", в смысле "с особенностями". Это тоже была попытка найти менее обидное слово. Надо сказать, что оно тоже уже становится стигмированным.
Я читала в западных исследованиях, что есть цикл стигмированности. Мы как общество приходим к выводу, что это слово нехорошее, заменяем его, а лет через 50 новое слово тоже становится таким же стигмированным в представлении публики. Язык требует какого-то обновления. Но пока только в устной речи, к сожалению. Слово "олигофрения" как диагноз никуда не делось. И олигофренопедагогика осталась как специальность. Хотя мне бы очень хотели, чтобы это поменялось", — заключила Битова.
Свежие комментарии