Лауреат премии "Золотая маска" Максим Диденко в интервью "Газете.Ru" предсказал судьбу классического театра в России, предложил пути развития современных постановок и признался в любви к Кириллу Серебренникову. Режиссер также рассказал о своем новом радикальном эксперименте "Коллайдер" под музыку популярной группы Shortparis, который будет представлен на фестивале современного искусства "Форма" 28 июля.
- Чем вас привлекает визуальный театр?
- В первую очередь, красотой. Во вторых, интернациональностью, отсутствием зависимости от структуры языка. Визуальное понятно всем.
- Действительно ли драматургия сейчас уходит в прошлое?
- Все смертно, но тем не менее есть традиция. Я в некотором смысле ощущаю себя ее носителем.
На первый взгляд, я действительно какие-то вещи "ломаю", но на самом деле это - абсолютное продолжение традиции. Например, все, что касается преподавания и того опыта, который я получил в своей жизни, я считаю необходимым передать другим людям.
Когда одна форма искусства умирает, она перерождается в другую, но при этом корнями уходит в почву, в которой все эти руины находятся. Никакие застывшие формы невозможны, и театр как живое явление всячески развивается. Меняются люди - меняется театр.
- Есть жанр, в котором вы еще не работали, но очень бы хотели?
- Опера, кино, музейное искусство, в том числе инсталляции. По поводу кино - есть несколько идей, некоторые из них уже находятся в процессе воплощения. Вообще с видео я экспериментирую довольно много: в 2018 году я представил проект "Asmodeus", в котором шоу происходит в прямом эфире, а за его развитие отвечает зритель.
Что касается художников, то меня очень впечатляет венский акционизм (авангардное движение 60-х). Нравится Паша Пепперштейн, особенно его "Мавзолей".
- Вы в одном из интервью говорили, что слабая сторона русского театра в том, что он ужасно консервативен и закрыт от нового, свежего и интересного. Изменилось ли ваше мнение с тех пор?
- Нет. Конечно, всякий театр замкнут в себе, но, находясь в Европе, я понимаю, что там происходит такой интенсивный обмен между культурами, которого в России нет. Скорее всего, в силу тех политических изменений, которые произошли в нашей стране. Консервация только усилилась.
В последнее время происходит что-то печальное: отмена оперы Альбана Берга "Лулу" (совместный проект Диденко и дирижера Теодора Курентзиса), которая должна была открыть Дягилевский фестиваль, уход Курентзиса из пермского оперного театра.
- Какой из этого выход?
- Не знаю. Для российской культуры важно раздвигание границ и коммуникация с миром. Ведь и стоячая вода в итоге начинает покрываться тиной и адски вонять (смеется).
- Когда в последний раз на вас театр оказывал сильное впечатление?
- Два года назад в Амстердаме меня очень потряс спектакль Димитриса Папаиоанну "Великий укротитель". Его также показывали в рамках фестиваля NET в Театре Наций. В постановке много обнаженных тел, что российская публика восприняла очень напряженно. В Амстердаме зал реагировал спокойнее. Это внутренне меня освобождало: находиться в обществе, которое не просто воспринимает, а принимает.
- Насколько восприятие зависит от места, в котором проходит в спектакль?
- Максимально. Театр - это та вещь, в которой зритель является соучастником, даже если и пассивным. Обмен энергией имеет первостепенное значение.
- А из российских режиссеров кто-то удивил?
- Кирилл Серебренников и его "Барокко". Потрясением я бы это не назвал, но было безумно интересно смотреть спектакль.
Я очень уважаю и люблю его за то, что он делает. Вообще в театр я хожу крайне редко и выборочно. Мне просто лень. Я и так провожу в нем слишком много времени. А сидеть в полумраке и смотреть что-то - достаточно болезненный опыт.
- В описании вашего нового эксперимента "Коллайдера" звучат следующие строчки: "Как Большой Адронный Коллайдер призван расщепить ядро атома, так сотня перформеров призваны расщепить ядро музыки танцем". Что же это все-таки такое?
- Это такая дионисийская мистерия под музыку Shortparis.
- А перфомансом это можно назвать?
- Скорее, акцией. Она пройдет единожды и маловероятно, что когда-либо повторится.
- Как возникла идея сделать нечто подобное?
- Очень сложно ответить на вопрос, как идея приходит в голову. Все состоит из таких мелочей и непонятно, что является изначальным импульсом. Вероятно, самым первым стимулом была моя любовь к музыке Shortparis. Кроме того, участие группы на фестивале было единственным условием, которое я выдвинул организаторам.
- Расскажите, пожалуйста, про ваше знакомство.
- Я ставил спектакль "Текст" в Театре им. Ермоловой, и хореограф Ирина Га показала мне видео. Это было выступление Shortparis в Петербурге в каком-то подвале, где они стояли в кругу, плясали и играли свою музыку, что меня невероятно потрясло. Я удивился, что такое еще возможно в современной России.
- Как ребята восприняли идею?
- Мы договорились, что собираемся сделать совместный проект. Затем я встретился с Николаем [Комягиным, лидером группы] на их концерте в Берлине, обсудил саму концепцию. Это было весьма вдохновляюще. Мне в этом смысле очень легко с Николаем, он умный и интересный человек.
- Можно ли считать "Коллайдер" чем-то революционным в отношении того, что вы делали ранее?
- Для меня это в каком-то смысле акция самосожжения. Я достаточно продолжительное время находился в системе русского репертуарного театра и в этой форме закостенел. Было важно эту закостенелость преодолеть и высвободить сжимаемую всем этим временем энергию.
Поскольку я начинал как акционист, жил в сквоте и, вообще, переход в официальную культуру был местами очень болезненным, то для меня "Коллайдер", в первую очередь, акт очищения.
- И что следует за "самосожжением"?
- Перерождение. Я вижу необходимость самосожжения, а во что это превратится - сказать сложно. Хочется верить, во что-то прекрасное.
Свежие комментарии